Неточные совпадения
Приехал доктор. Взяв ребенка на руки, он перенес и уложил его поближе к окну. Быстро отдернув занавеску, он пропустил в комнату луч яркого света и наклонился над мальчиком с своими инструментами. Петр сидел тут же с опущенной головой, все такой же подавленный и
безучастный.
Казалось, он не придавал действиям доктора ни малейшего значения, предвидя вперед результаты.
Рыбников разглядывал все это с вежливым, но
безучастным любопытством, в котором хозяину
казалось даже нечто похожее на скуку, даже на холодное презрение. Между прочим, Рыбников открыл книжку какого-то журнала и прочел из нее вслух несколько строчек.
Дедушка говорил эти страшные слова со своими обычными передышками, таким слабым и
безучастным голосом, с таким равнодушным выражением усталых, запавших глаз, что
казалось, будто внутри его говорила старая, испорченная машина.
Остальную дорогу мы оба шли молча. По сторонам тихо переливались огни сквозь ледяные окна… Слободка кончала обычным порядком свой бесхитростный день, не задаваясь ни думами, ни вопросами… Она жила, как могла, и нам выпала роль
безучастных свидетелей этой жизни. И никогда еще эта роль не
казалась мне такой тяжелой…
Угрюмо взглядывала она на Василья Борисыча и
казалась совершенно
безучастною к пению.
Кто мог изобразить эту картину, для которой моя мать послужила идеалом, и, наконец, что представляет вся эта сцена, в которой все
казалось живым и движется, опять кроме ее, кроме этой святой для меня фигуры, которая стояла неподвижно, склонив под чем-то свою головку — знакомое, прелестное движение, к которому я так привык, наблюдая ее в те минуты, когда она слушала о чьем-нибудь горе и соображала: как ему помочь и не остаться к нему
безучастным…
Она возвращалась домой глубоко одинокая. Была суббота. Фальцовщицы и подмастерья, с получкою в кармане, весело и торопливо расходились от ворот в разные стороны. Девушек поджидали у ворот кавалеры — писаря, литографы, наборщики. У всех были чуждые лица, все были заняты только собою, и Александре Михайловне
казалось, — лица эти так же мало способны осветиться сочувствием к чужой беде, как
безучастные лица бумажных Пушкиных.
Вот все, что узнал сам Сергей Семенович. Он, впрочем, этим особенно и не интересовался. Он замкнулся в себе и старался даже при жене показать свое
безучастное отношение к графине и графу Свянторжецким. Этим,
казалось, он платил дань дружбе своей с Иваном Осиповичем Лысенко, прекрасно шедшим по службе и уже имевшим генеральский чин. Мысленно он даже называл Осипа Лысенко, графа Иосифа Свянторжецкого, тоже самозванцем.